ЗАМЕТКИ.

 

      I. Комитет по делам духовенства и Советская власть.

 

      Святцы и трудовой календарь на 1920-ый год. Издание Комитета по

делам духовенства всей России. В состав Комитета входят: почетный

председатель - митрополит Петроградский Вениамин, проф. Рункевич,

бывший издатель И. Д. Сытин, архиепископ Варнава и ряд других

известных в духовном мире имен.

      В календаре есть несколько страничек, посвященных октябрьской

революции и большевикам. Эпиграфом к статье являются стихи

Некрасова:

      - Эй, царство ты мужицкое,

      Безшапочное, серое.

      Шуми, вольней шуми...

      - Что сделали большевики? - ставит вопрос автор статьи и

отвечает:

      ...Сдвинулась со своих мест мать, Великая Россия и по чутью

ополчилась на Колчака, не только отбросила его, но задавила

попытки его дать часть сибирских земель и богатств иностранцам.

Смяты и отбиты яростные нападения Юденича с их западными

союзниками: англичанами, эстонцами и финнами; отброшены полчища

Деникина, шедшего точно карательный отряд на Москву для свержения

Советской Власти, которая всеми признаваема за государственную

народную и простонародную русскую. Постепенно вводится в прежние

берега Россия: уже наша Украина, уже заключен мир с Эстонией;

давно утихомирилась Финляндия. Могучей волной хлынула наша

победная армия на Кавказ. Могучей рукой точно по волшебству стали

подниматься воины и теперь у нас подвижное и смелое войско...

Дружней, по товарищески, по братски, стали мы делиться всем, без

зависти смотреть на удачу и работу другого... Везде устраиваются

для детей ясли, сады, очаги... В России стало жить опасно, но уже

не страшно. Мы не боимся никого и ничего...

      ...Во всем мире нет такого государственного устройства, как в

Советской России - у нас первое и почетное место дано труду и

трудящимся рабочим и крестьянам...

      Об отделении церкви от государства комитет по делам духовенства

пишет:

      - До 23 января 1918 года церковь не была свободна в нашем

государстве. Одно только исповедание православное почиталось

имеющим преимущество и господствующим. - Переход же православных

в другие вероучения, так называемые сектанские, в роде духоборов

и штундистов и др. преследовались неистово... Храмы этих чисто

русских людей, твердых в вере, опечатывались, - старинные иконы

увозились полицией. Испытывали гонения униаты и католики...

Духовенству, особенно православному, пришлось поневоле

подчиняться такому давлению правительства... Указ (декрет) об

отделении церкви от государства 23 января 1918 года положил конец

такому духовному неустройству. Этим указом устанавливается полная

свобода для верующих. Суд не вмешивается в дела веры.

Администрация также. Духовенство, вздохнуло свободнее там, где

оно признается населением, ибо оно обязано служить только церкви

и свободно верующим прихожанам...

      В таких выражениях комитет по делам духовенства говорит о

Советской власти и ее начинаниях. Во всех этих восхвалениях есть

не малая доля поссибилизма, приспособляемости. Это определенно

чувствуется в некоторых выражениях: - народ разбогател, сделался

смелым, - читаем мы в статье.

      Что сделали большевики? Конечно, народ разбогател бы, если бы на

него не нападали международные палачи, но пока народу приходится

очень трудно и незачем прикрашивать действительность. Местами

чувствуется умелый обход трудного вопроса. Так, автор статьи

"Освобождение церкви" пишет: - мощи только в немногих местах были

открыты и освидетельствованы в присутствии властей и верующих...

И только. Каков был результат осмотра, автор статьи о сем

благоразумно умалчивает.

      Повторяю, приспособляемость чувствуется. Но во 1-х комитет по

делам духовенства в своей декларации так и заявляет: одна из

основных задач комитета заключается в приспособлении духовенства

к новому строю и в сближении его с Советской властью; весь вопрос

в том, насколько искрення подобная приспособляемость. Во 2-х,

если даже допустить, что в приведенных восхвалениях Советской

власти есть значительная доза "от мира сего" все же остается

знаменательным факт, что столпы нашего духовенства в подобных

выражениях начали говорить, о Советской власти. В 3-их, я, лично,

не решаюсь, все таки сказать, что "Комитет по делам духовенства

всея России" написал приведенное выше, повинуясь исключительно

"земным соблазнам". Это было бы уже слишком.

 

      II. О мандаринах науки.

 

      Известный деятель по народному образованию П. П. Блонский

выпустил брошюру "Реформа Науки". Блонский призывает в своей

работе к полной революции в науке. Его брошюру было бы правильней

в некоторых отношениях озаглавить не "Реформа науки", а

"Революция Науки". Взгляды П. П. Блонского на реформу науки

теснейшим образом связаны с философским построениями Авенариуса,

Маха, Пирсона. Я не являюсь поклонником и сторонником школы Маха

и Авенариуса и полагаю, что это философия упадка и сомнительно,

чтобы пролетариат пошел по дороге махистов. Но спорить в данный

момент по этому поводу с Блонским не представляется возможным.

Что, однако, безусловно, интересно в работе Блонского - это его

отзывы о нашей интеллигенции и присяжных ученых.

      - Современный интеллигент, - пишет Блонский, - получает

настолько жалкое образование, что мы будем гораздо ближе к

истине, если назовем этого интеллигента темным невежественным

человеком. Интеллигент обычно лишен основ технического и

математического образования. Он не знаком с экспериментальным

естествознанием. Он всему учится по книжкам, он - пассивный

созерцатель. Его ум набит всякими атавизмами и архаизмами. Выходя

из школы, интеллигент большей частью не имеет никакого

представления о современной экономике и политике. Немудрено по

этому, что "в эпоху великих общественных событий она

(интеллигенция) обанкротилась самым жестоким образом, путаясь у

всех под ногами и заслуживая у всех только презрение к себе". По

мнению Блонского суд истории вынесет интеллигенции все таки

оправдательный вердикт: - "если бы обвинители интеллигенции

знали, какая это необразованная и непросвещенная масса, они не

нападали бы на нее так резко. Больше всего она нуждается в

уроках, но уроки жизни часто бывают очень жестоки".

      Еще суровей Блонский отзывается о присяжных ученых. Подробно

остановившись на том, каким путем восходит по ученой лестнице

будущий профессор, приват доцент, - Блонский подводит такое

резюмэ:

      - Лишь небольшую долю жизни мог отдавать он науке при чем именно

молодость и ранняя зрелость наиболее отчуждены были у него от

подлинной научной работы: голодный кандидат в профессора, он все

время или готовился к никому ненужному экзамену, или разгонял на

40 печатных листов еще менее кому нужные диссертации. До седых

волос он проходил унизительную школу ученичества в самом грубом

смысле этого слова, школу абсолютной духовной подчиненности,

вытравившей в нем всю самостоятельность и оригинальность мысли.

Так изнашивался и опошлялся талант, и вырабатывалась

бездарность... Университетская профессура школа убиения талантов

и воспитания бездарностей... Пройдя подобный стаж, он становился

"убежденным" гонителем новой науки. Естественник, он критиковал

Дарвина и выставлял телеологию средневековья. Обществовед, он

разносил Маркса... Философ, он разносил критицизм и позитивизм и

защищал метафизику и религию. Лакей и бездарность выростал в

грозную реакционную силу. Дефекты университетского преподавания и

ужасы ученого стажа уже и раньше были освещены в литературе,

например, статьями Д. Писарева "Наша университетская наука" и

Кольцова "К университетскому вопросу". Но раньше все это

сваливалось на правительство... во всем обвиняли Ка<ссо>. Но

пришла революция, и... на защиту этих отвратительных

университетских традиций выступили с видом героев, гг.

профессора. Этим самым они подписались, как участники и опора,

под всеми вышеуказанными интеллектуальными преступлениями. И

общество поняло, что автономия университета на русском языке

означает произвол и к<ово>тизм избранников бывших министров...

      И все же, не злобу я хотел бы вызвать ко всем этим

зауряд-ученым. Это несчастные, темные люди. Они любили науку, и

именно любовь к науке вместе с голодом, часто загоняла их в

духовную кабалу...

      ...Но должны же, наконец, понять эти ученики весь ужас

развертывавшейся пред ними псевдонаучной карьеры, должны же,

наконец, встрепенуться и поблагодарить судьбу за то, что она дает

теперь их умам избавление! Или с самоуверенной улыбкой идиота они

вновь возьмутся за свою учебу к магистерским экзаменам, вновь

будут опровергать ге<ниев> науки...

      В характеристике Блонского безусловно много убийственной правды.

      Вопрос о мандаринах науки давно уже назрел. К сожалению,

палаческие действия союзников сосредотачивают все усилия

Советской России на фронте и не дают возможности в серьез подойти

ко многим наболевшим вопросам средней и высшей школы.

 

      А. Воронский.