НА
ОДРЕ
СТРАДАНИЙ.
(Анри
Барбюсс.
"Свет".
Перевод с
французского
1910 год).
Книга
Анри
Барбюсса "В
огне" уже
известна широким
кругам
читателей.
Теперь в
русском
переводе
появилась
его вторая
книга
"Свет".
"В огне" с
исключительно
редкой силой,
простотой и
искреннестью
изображены
будни
последней
империалистической
войны.
В
повести,
заглавие
которой
выписано
нами выше, то
же будни этой
войны,
но внимание
сосредоточено
здесь на другом:
Анри Барбюсс
подробно
останавливается
на духовной
эволюции, пережитой
человеческой
личностью в
буре и грозе
военных
испытаний. У
Барбюсса
большой силы
изобразительный
талант.
Отличительная
своеобразная
черта этого
таланта
заключается
схватывать
сразу
многочисленные
мелочи
повседневной
жизни. Иногда
даже кажется,
что
эти детали
загромождают
основное, но
в конце
концов
получается
цельная и
полная живая
картина.
Франция
накануне
войны.
Спокойно,
сонно течет
жизнь изо дня
в
день.
Эти трудовые
кварталы,
населенные
рабочим
людом,
лавочниками,
рантье,
служащими чиновниками
- живут
прочным
установившимся,
мещанским
укладом.
Где-то вблизи
кипит
классовая
борьба,
но она еще не
захватила
низы, она не спустилась
еще в
самую
гущу
трудового
народа. Народ
ходит в церкви,
копит деньги
про
черный день,
живет
дрязгами своего
квартала и
тянет
покорно
трудовую
лямку.
Старый
ламповщик,
весь
высохший на
заводской
работе,
говорит:
-
Синдикаты,
сударь, это
штука
опасная, только
всунь палец.
Тут
уже
не смеешь
думать - это
называется у
них свободой.
Раз попал
туда
- нельзя
любить
священников,
а самое
главное -
прибавляет
ламповщик
внезапно
изменившимся
голосом, -
нельзя
любить армию.
Армию...
В
квартале
живет
анархист
кузнец
Брисбиль. Он
беспощадно
громит
"буржуа",
мечет громы и
молнии, но
тихая, спокойная,
сонная жизнь
только
поднимает
его на смех.
Не он - герой дня.
Всеобщим
уважением
пользуется
Фонтан,
богатый жирный
виноторговец
и
содержатель
кофейной, еще
более
богатый Бонеас
и над всем
царит
старинный
замок, откуда
часто
выезжает блестящая
карета с
гербами...
..."Социалистическое
подполье"
подготовило
забастовку и
манифестацию.
Разгоряченная
толпа направляется
к вилле
своего
хозяина.
Квартал
встревожен.
Черт их возьми,
этих
социалистов!
Они
бунтуют они
устраивают
революцию!..
Но через
несколько
минут
квартал
ликует все
окончилось
отлично:
рабочие
гурьбой
дошли до
виллы,
вышел хозяин
и... напоил
шампанским -
всю
делегацию.
Вся
делегация
оказалась
вдрызг
пьяной. Они
толкались
без толку,
языки
у
них прилипли.
Пусть
попробуют
завтра явиться.
На завтра уже
приглашены
войска...
...В
сентябре 1913
года в Вивье
крупные
военные маневры.
В Замке
поселился
военный штаб.
Приехал из-за
границы
австрийский
принц.
Маневры
идут
вперемежку с
охотами. На
лугу происходит
церемония
приканчивая
добычи в
присутствии
именитого
принца. Течет
кровь
недобитых
еще животных.
"Принц
стоял с нашей
стороны. Он
тоже смотрел
на последний
акт
охоты.
Но он не
сошел с коня.
Красный
камзол его
был ярче, чем
у
других.
Говорил он
громко, как
человек, привыкший
повелевать и
любящий
поговорить, и
даже самый
силует его
имел какие-то
властные
очертания... Я
слышал, как
он сказал:
-
Большие
маневры, в
сущности,
ерунда...
Охота лучше,
потому что
тут
есть кровь. В
нашу
прозаическую,
гуманитарную
и ноющую
эпоху
мы
слишком
отвыкаем от крови.
Ах! пока
народы будут
любить охоту,
я
не перестану
верить в них!..
Вот
они, глашатаи
1914 года,
властелины,
по чьему
приказу
потечет
кровь
миллионов
людей, кто
будет распоряжаться
судьбами
народов.
Война...
Возрастающая
суматоха...
Сотни новых
афиш...
Срочные
мобилизации,
гулящий
вихрь
автомобилей...
Великое
множество
передернутых
сверху до
низу жизней,
забот. Но все
восхищаются
военной
мощью,
красотой
военного
строя Франции.
-
Старичье,
мальчуганы,
средние и
толстые - все
переодеваются,
гордо
замечает
женщина из
народа. А
другая говорит:
- наступает
новое
царство. -
Третья
восклицает: -
обо всем
подумали. -
Это
женщины.
Нужно ли
говорить о
мужчинах?
"Через два
месяца война
будет
кончена".
Боши будут
разбиты...
Тысячи
мобилизованных
сосредоточены
в казармах.
Тысячи
двигаются
эшелонами
к линиям
фронта. В
казармах и на
фронте
солдаты
подробно
обсуждают
свое
положение -
...Камо
грядеше? Куда
идут эти
сотни тысяч?
Что их ждет?
Во имя
чего
они борются?
Рабочий
Термит,
призванный в
ряды армии -
интернационалист.
Он
не
скрывает
этого и
охотно
распространяется
о вреде
милитаризма,
его
слушают, но
слушают,
издеваясь и
смеясь.
- Уж не
хочешь ли ты
сказать -
спросит кто
то - что боши
не
милитаристы?
-
Понятно,
милитаристы,
- должен был
признать
Термит.
- Ну что
ж, вот тебя и
загнали в
угол, -
посмешно вмешался
зяблик.
- А я,
брат, сказал
один
запасной,
отличный служака,
- я так так
далеко
не забираюся,
и не так
хитер, как ты.
Я знаю, что на
нас
напали...
-
Знаешь! Ты
ровным счетом
ничего не
знаешь! -
яростно
завопил
Термит.
- Ты просто
несчастная
домашняя скотина,
как и
миллионы
товарищей.
Они нас
собирают
вместе, но
раз'единяют.
Они говорят
нам,
что хотят,
или ничего не
говорят...
Над
Термитом
смеются,
шутят. - Ну-ка, ну-ка
поговори еще
о
милитаризме...
Будни
войны,
однако,
сказываются.
-
Однажды
утром, когда
мы
возвращались
из траншей,
серо-бледные
под
бледным
небом, кто-то
из солдат
перед самым
привалом,
задыхаясь,
воскликнул:
"опостылело
мне все это, в
конце концов!"
Фельфебель
подскочил к
нему:
- Тебе
не стыдно,
свинья! По
твоему
Франция не
стоит твоей
паршивой
шкуры, да и
всех шкур
вообще!
У того
от усталости
ныли все
суставы, он
отгрызнулся:
-
Франция - ну
так что?
Франция - это
французы, - проворчал
он.
А в
ряду, товарищ
его, тоже
подстрекаемый
утомлением,
отозвался:
-
Понятно, в
конце концов
- это те же мы.
- Черти
проклятые, -
закричал
фельфебель. -
Франция это
Франция
и
больше
ничего, а ты
не
считаешься, и
ты тоже...
... -
Об'ясни мне
пожалуйста, -
пристает
другой
солдат к
товарищу,
- почему это
на земле
исчезла справедливость?
Почему,
когда
началась
война, не
началась так
же и настоящая
справедливость
для всех.
Почему вышло
как раз
наоборот? Ты
возьми
крупных
промышленников,
которые зарабатывают,
говорят,
сотни
лишних
франков в
день на эти
бойне, возьми
ты кутежи по
городам с
красотками,
жемчугами и
шампанским...
Масса
солдат
становится
молчаливой.
Людская
громада
становится
безмолвной,
она уходит в
себя. Бравый
фельдфебель
Маркасен
хочет
видеть
воодушевление,
он теребит,
подстегивает
солдат
- Где ты
слыхал,
свинья
раздавался
его голос,
что может
быть
патриотизм
без
ненависти?
Так ты, стало
быть,
думаешь, что
можно
любить
свою страну,
не навидя
чужие
страны?..
Прусский
милитаризм
и
французский
милитаризм
это не одно и
то же, потому
что один
прусский,
а другой
французский.
У
этого
фельфебеля
был еще
другой
непоколебимый
аргумент,
который
питал его
веру.
- Я верю
в неизбывную
темноту
народов.
Во
время войны
как-то Гинденбург
сказал: -
победит тот,
у кого
крепче
нервы.
Гинденбург
ошибался,
полагая что у
этих
фельдфебелей
нервы слабее
прусских
юнкеров. О,
нет, у них
были
достаточно
крепки нервы
уже потому,
что они
твердо
верили в
неизбывную
темноту
народов.
-
Плевать я
хочу на
человечество,
и на правду я
тоже плюю.
Они
всем
известны,
твои идеи то:
всеобщая
справедливость,
1789 год:
плюю
и на это...
Задать
трепку бошам
и отнять у
них
Эльзас-Лотарингию
и деньги - вот
зачем тебя ведут
- орет
французский
рантье,
переодетый в
синий мундир
и красные
штаны...
Буржуазия
уже давно
прокляла и
свою историю
и свои
"священные"
принципы,
их она
оставила для
простачков, да
и то не
всегда
считает
нужным
прикрываться
ими...
...Но
молох войны
беспощаден. И
в огне величайших
мучений, на
одре
страданий
рождается
истина. "Камо
грядеши? -
спрашивает
человек,
превращенный
в
траншейного
зверя.
Израненный,
окровавленный
человек
лежит на
полях смерти.
Он
сметен
вместе с
другими
убийственным
адским огнем
во время
атаки.
Он
не имеет сил
пошевелиться.
Кругом его
сплошная, огромная,
кровавая
рана из
распластанных
людей и животных.
Кругом кишат
черви.
Высоко
спокойная
бескрайняя
синева неба,
строгая и
вечная
как
истина. Что
есть истина?
спрашивает в
лихорадочном
бреду
человек.
Где причина
войны?
Истина
никогда не
доходит до
людей. Лгут
газеты, лгут
короли,
лгут
дипломаты и
генералы. Все
неправда.
-
Единственная
причина
войны - это
рабство тех,
что ведут ее
ценою
собственных
тел. Или
говорят: "как
только
победа будет
одержана
твоими
властителями,
всякая
тирания
исчезнет, как
по
волшебству
и на земле
"воцарится
мир". Это - неправда:
мир на
земле
воцарится
только тогда,
когда настанет
царство
людей.
Это
крик войны,
это - ее
подлинный
лик.
Больному
мозгу
мерещется
будущее, если
останется
все по
старому:
- После
войны будет
другая. Войны
будут повторятся
до тех пор,
пока
решать ее
будут не те,
что воюют.
Вооружения
ежегодно
будут
возрастать
в
головокружительных
размерах. Мы
отбывали три
года
воинской
повинности;
наши дети будут
отбывать
пять, десять
лет.
Мы
платили два
миллиарда в
год на
подготовку к
войне. Будем
платить
двадцать,
будем
платить
пятьдесят.
Все
достояние
наше
будет
отнято; это
будет грабеж,
разорение, банкротство.
На земле
не
останется
ничего кроме
подготовки к
войне...
В
хаосе вещей
выявляется
ужасный
смысл войны.
Где спасение?
вопрошает
пригвожденный
к земле
человек и
отвечает:
-
Спасение
лишь в тех,
кого мир
обрекает на каторжный
труд, а
война
обрекает на
смерть - и
кому нужен
лишь свет.
Спасение лишь
в
бедняках...
Им
нужен свет,
этим
беднякам, ибо
они одурманены,
одурачены
сильными
мира сего. Им
вложили в
душу то, что
хотели
короли,
принцы
и богатые.
Есть гордые
смельчаки, есть
носители
истины, но
как
часто их
побивают
камнями.
-
Миллиарды жертв
сами смеются
над
мятежниками
и побивают
их.
Истекающие
кровью
солдаты
кричат при
Ваграме; - да
здравствует
император!
А жалкие
обездоленные
на улицах
рукоплещут
неудаче
людей,
пытавшихся
облегчить те
же страдания,
какие
испытывают и
они...
Искалеченный
"герой
романа"
возвращается
в тыл. И здесь
он видит
одно
и то же. Он
видит лицом к
лицу две
враждебных
расы, и
победителей
и
побежденных:
-
Господин
Газдан
(хозяин
фабрики. А.В.)
кажется
владыкой над
владыками:
старик
накопил
огромное
состояние он
знаменит
своими
спекуляциями...
Вульгарное
движение его
руки
сопровождается
сверканием
бриллиантов,
на животе
болтается
огромный
золотый
брелок,
а вокруг него
генералы...
кажутся лишь
второстепенными
актерами.
Фонтан
занимает
большое
место на эстраде
(описывается
собрание.
А.В.) Он
дремлет,
положив
перед собой
две
шаровидных
руки.
Прожорливый
старик
пищеварит,
пыхтит
масляным
ртом, и
с'еденная
пища урчит в
нем... А темная
толпа топчется
на месте...
Женщины
в трауре;
загнанные
жизнью
бедняки, -
чиновники,
обретенные
на жалкое и
ничтожное
существование.
Речи о вреде
классовой
борьбы, о
необходимости
разбить
бошей, о
воздаяниях
на
небесах.
Богатые
и сильные
воюют с
бедняками -
вот что такое
империалистическая
война.
"Единственное
воспоминание,
какое
следует
сохранить о
пережитых
нами
днях - это
воспоминание
об
отвратительнейшем
ужасе и
безумии".
...Долина
вдруг
наполнилась
шумом. По
дороге
пролегающей
по
другому
склону, идет
новый полк со
знаменем... В
минуту, когда
знамя
проходит мимо
нас, от
привычки
отдавать ему
честь у меня
дрожит
рука... но... я
стою
неподвижно и
не отдаю
честь и...
(следует
цензурный
пропуск в
оригинале)...
Что
такое
отечество?..
Если
отнять у идеи
отечества
жадность, ненависть,
зависть и
жажду
славы, если
отнять ее
стремление к
гегемонии
посредством
насилия
то, что
останется от
нея?
Волнующее
и нежное
влечение к
чарованию языка,
привязанность
к
пейзажам
и памятникам
духа, великое
прошлое. Но
ведь это обще
всем,
как красота
развалин
Парфенона,
молнии Шекспира,
как грозы
Бетховена,
как любовь и
радость...
Что
есть истина?
Человечество
- вот живое
слово истины,
интернационализм,
как
единственный
выход из
хаоса и
безумия - вот итог
итогов.
Такова
сущность,
сердцевина
новой книги Барбюсса.
В эту повесть
о
том, как
раскрываются
вещие зеницы
в буре и во
грозе
военной
непогоды
Барбюсс
вплетает
прекрасные
правдивые
страницы, в
которых
он
рассказывает
о личных
отношениях
своего
"героя" к
любимой
женщине.
Духовная
раз'единенность,
обособленность,
проза
мещанской
семейной
жизни
освещается в
конце
повести тем
откровением,
той истиной,
которую
приобрел
человек на
одре
страданий.
В этой
области
интимных
отношений
открытая
истина
звучит
так:
-
Понять жизнь
и полюбить ее
в каком
нибудь существе
- вот
задача
человека и
вот
совершеннейшее
его произведение.
Это та
же идея
человечества,
обращенная в
сторону не
народов и
их
взаимоотношений,
а в узкую, но
чрезвычайную
важную сферу
личных
привязанностей,
запросов и
потребностей...
В
книге
Барбюсса, в
ее конце в
особенности
речь идет об
эволюции
одного
человека.
Приобретший
истину на одре
страданий
человек
чувствует
разрыв с
окружающей
средой, с прежним
кругом
знакомых.
Он
еще одинок.
То, о чем
рассказал
нам автор, еще
не слилось в
один
открытый
могучий
поток. Оно
еще только
бродит в
отдельных
людях.
Но это
перерождение
приобретено
ценой
мучений,
общих
миллионам
людей и в
этом порука,
что не за горами
то время,
когда
перестанут
звучать
наглые,
позорные,
кровавые и
презрительные
слова
людей
старого мира:
- Я верю
в неизбывную
темноту
народов...
А.
Воронский.